Прикосновения к былому - Дмитрий Красавин

Из первых наших соседей особо выделялся живший в квартире над нами дядя Коля Водолазкин26. Высокий, красивый, в длинной до пят армейской шинели, не ходивший, а буквально летавший по улице. И наверх к себе он поднимался не как все люди, а перепрыгивая сразу через две ступеньки. Помню двух его фронтовых друзей, оба были без ног, добирались до подъезда на низеньких самодельных инвалидных тележках, отталкиваясь от земли руками и гремя несмазанными подшипниками на всю улицу. Дядя Коля поднимал их по очереди вместе с тележками к себе на второй этаж. Прожил он в нашем доме недолго и вскоре переехал на новую квартиру.

Леня рос высоким мальчиком. В доме его считали старше ровесников и потому заводилой: что ребята не сделают – Леня виноват. Однажды одна женщина пришла к маме жаловаться на него. Мама месила тесто. Женщина раскричалась, а потом с силой ударила Леню по щеке. Мама со словами: «Ты еще будешь бить моего ребенка!» – надела ей квашню на голову. Больше жаловаться на Леню никто не приходил. Мы, дети, ни разу ни бранных слов от родителей не слышали, ни шлепков от них не имели. Да и между собой они при нас никогда не ругались.

У мамы здоровье было плохое: ревматизм, подагра, комбинированный порок сердца. Ведь она всю жизнь полоскала белье руками: то в проруби на Волге, то под краном в ледяной воде. У папы со здоровьем все было в порядке. Я, Володя, Алексей и мама, бывало, валяемся с гриппом и высокой температурой, а он не болеет и ухаживает за нами.

Я любила читать папину записную книжку. Он ее всегда носил в нагрудном кармане пиджака. Грязная, вся исписанная какими-то формулами, расчетами стали и других металлов. Я ее вытаскивала, перелистывала и клала обратно в карман его пиджака.

Долгое время после войны в стране не хватало не только мебели и стройматериалов, но и самых необходимых продовольственных товаров. Мама жарила картошку на рыбьем жире – вкус отвратительный. Когда отменили карточную систему, в магазинах начались перебои с хлебом. Очередь занимали с вечера. На ладошке чернильным карандашом писали твой номер, часто трех-четырехзначный. Пересчитывались несколько раз за ночь. Пропустила пересчет – и пропала твоя очередь. Иногда стояла в очереди с Леней на руках. У него на голове были кудряшки до плеч, такой симпатяга, а бабки мне в очереди с упреком: «Ишь ты! Молоко на губах не обсохло, а уже мамаша». Приходилось огрызаться.

В дверях магазина было прорезано окно, в него и подавали хлеб. Одна буханка в руки. На нашу семью это было меньше, чем по карточкам. Кто один жил – тому тоже буханка в руки. Началась спекуляция хлебом. Горе, если не успевала получить хлеб до 15 часов. На заводе конец смены. Мужчины заполняли все крыльцо, лезли к дверям прямо по головам, наступали на спины, плечи, головы. Потом вдоль завода поставили хлебные ларьки, на каждый цех свой ларек со списком рабочих. Иногда давали в руки больше одной буханки. Стало легче. Мама на Новый год (не помню, на какой точно) нарезала на тарелку гору черного хлеба. Мы ели его досыта, посыпая сверху сахарным песком и поливая водой. Было очень вкусно.

В грибную пору папа каждый выходной ездил за Волгу в лес. Выходил из дома часа в четыре утра, прихватив с собой картошку или краюшку хлеба и флягу с водой, а возвращался уже под вечер, неся на плече тяжеленную, полную грибов и ягод бельевую корзину. Потом всей семьей перебирали лесной урожай. На ужин мама жарила грибы с картошкой, а после ужина иногда замешивала тесто, чтобы с утра напечь для нас пирогов. Отдельно к ним она еще готовила специальную подливу – таких вкусных грибных пирогов с подливой, как дома, я нигде больше не ела. А какие ароматные ягодные варенья были у нас! Сделанных осенью и летом запасов сухих и соленых грибов, сушеных ягод, варений хватало нам до следующего лета.

1950 год. Мама в городском роддоме родила Диму. Папа на 7 ноября напек пирогов с яблоками и еще какой-то начинкой. Пироги получились присадистые, но папа с гордостью – сам испек! – понес их маме в роддом.

Чтобы прокормить себя и свои семьи, горожане устраивали на пустырях огороды. Наши два шлакоблочных дома (восьмой и десятый) с наружных сторон были окружены грядами с картошкой. Играя в прятки, мы, ребятня, часто прятались в межах между гряд.

Двор наш был дружный. Несколько раз всей ватагой с двух домов ездили в лес за Волгу. Через реку переправлялись на лодках. За перевоз надо было платить деньги. Каждый лодочник обычно старался набрать себе побольше людей. Иногда было страшно, так как перегруженная лодка даже при небольшой волне черпала бортами воду. Однажды мы убили в лесу гадюку. Взяли ее с собой и несем на палочке. Неожиданно вышли на большую поляну в расположении воинской части. Посередине поляны пожарный щит с лопаткой, топориком, крючками. Ну, мы и повесили мертвую змею на этот щит, а сами принялись исследовать – как тут все у военных устроено. Заглянули в одну землянку – там кровати стоят железные, двухъярусные. Интересно, любопытно и жутко. Спустились в другую – посередине стол, вокруг него скамейки, а в углу печка-буржуйка. Выбрались наружу, обошли вокруг, увидели столб с колоколом. Мальчишки ударили в колокол, откуда-то выскочил солдат и прогнал нас.

Не помню, из каких источников до нас, ребятни, дошел слух, что в Рыбинске полно шпионов. Они прячутся на чердаках, а ходят в черных шляпах и костюмах. Мы как узнали про это, так всем двором отправились на поиски вражеских агентов. На чердаки не полезли – страшно. А вот городские улицы и дворы тщательно обследовали, но никого в черных шляпах нам на глаза не попалось. Повезло людям!

Вторая школа

В те годы мальчики и девочки учились раздельно. Поэтому я училась во второй школе имени Н. К. Крупской, а Вову определили в тридцать третью, рядом с нашим домом. Но в здании тридцать третьей еще несколько лет после войны часть помещений оставалась занятой под госпиталь, поэтому ребята из наших домов учились, как и мы, девочки, в здании второй школы, но только в третью смену.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Мама родилась в Мологе в ночь на Рождество в 1912 году. После нее в семье было еще пятеро детей: четыре мальчика и девочка Настя, которая умерла во младенчестве. В начале 20-х годов бабушке подбросили больного ребенка, мальчика. Она приняла его, но выходить не удалось – умер. Мама закончила в Мологе церковно-приходскую школу, и отец заявил, что для девочки этого более чем достаточно, ее призвание – кухня и дети. Мама сама много училась и читала, окончила курсы медсестер, курсы счетоводов, работала по комсомольской путевке на торфяниках в Костромской области, потом станочницей на моторостроительном заводе. Была членом партии, но в 1939 году, когда сидела дома со мной и Володей, ее исключили из партии – причина мне неизвестна.

2

Папа родился 26 ноября 1907 года в Рыбинске в обеспеченной семье. На каждого ребенка были открыты вклады в банке, но после революции все вклады пропали. Семья бедствовала. Папе перед армией пришлось некоторое время на дармовщину, за хлеб да воду, работать учеником у плотника. Если маму в семье окружали братики, то папу – сестренки: Ксения, Мария и Клавдия.

3

26-й завод – так в период с 1928 по 1942 год именовалось крупнейшее оборонное предприятие СССР – завод по производству авиационных моторов, созданный на площадках дореволюционного автомобильного завода «Русский Рено». К началу войны с конвейеров завода сходило по 38 авиамоторов в сутки. С 1946 по 1965 год наименование завода было п/я 20. Рыбинцы называли его просто «двадцатый». В 2001 году завод вошел в состав НПО «Сатурн».

4

Иоганн Лятти – родился в 1907 году в семье переселенцев из Эстонии (деревня Ивановка Калачинского уезда Омской губернии), офицер Красной армии, перед арестом – помощник командира 51 стрелкового полка в г. Арзамасе. Арестован 2 августа 1938 года, обвинен по статье 58—6 УК РСФСР и приговорен Особым совещанием при НКВД СССР к 5 годам ИТЛ. Освобожден в 1944 году, но к семье в Рыбинск вернуться не смог – 12 июня 1944 года умер от инфаркта в Краслаге. Реабилитирован 27 марта 1958 года военным трибуналом МосВО.

5

Кинотеатр «Артек» – так в 1937 году переименовали существовавший с дореволюционных времен кинотеатр «Модерн». В 1963 году «Артек» закрыли, прекрасное историческое здание снесли «по ветхости».